Калякина А.В.

Одной из сравнительно новых тем в изучении Второй мировой войны является история военного плена. Мы многое знаем о боевых операциях этой войны, о Сталинградской битве, например. Давно известно, что именно в этой битве впервые в окружение попали крупные части немецкой армии, однако дальнейшая судьба этих пленных до недавнего времени была неясна. Только в 90е годы XX века, после снятия грифа секретности с целого ряда архивных фондов, стал понятен механизм распределения военнопленных, условия их дальнейшего существования. Оказалось, что дальнейшая жизнь военнопленных проходила в специальных лагерях ГУПВИ – специального ведомства в составе НКВД. Именно ГУПВИ был призван в дальнейшем заниматься всеми вопросами по размещению, содержанию и трудовому использованию военнопленных. География лагерей ГУПВИ охватывала почти весь Советский Союз. Были отделения лагерей для военнопленных и на территории Саратовской области.

Нужно сразу оговориться, что на данный момент мы не встретили ни одной публикации о немецких военнопленных на материале этой области. Именно поэтому перспективной представляется попытка исследовать саратовские лагеря ГУПВИ, выявить их сходства и различия с общесоюзной системой лагерей для военнопленных, если таковые обнаружатся. В качестве дополнительной задачи, нам хотелось бы рассмотреть примеры взаимодействия пленных с местным населением, попытаться найти причины того удивительного отношения к пленным, которое демонстрировали советские граждане.

Известны многочисленные случаи, когда простые русские люди помогали немецким военнопленным. Конечно, речь идет о посильной, очень скромной помощи: с пленными обычно делились едой, махоркой. Надо сказать, что для советского населения военные и первые послевоенные годы были чрезвычайно трудными. В тяжелейших условиях войны и во время последующего восстановления народного хозяйства советские люди сами нередко находились на грани голода. Так какие же силы толкали победителей помогать вчерашнему врагу? Данная работа – попытка ответить на этот вопрос, попытка осмыслить и понять это явление. Наше исследование укладывается в хронологические рамки 1943 – 1949 годов, кроме того, мы ограничимся изучением означенной проблематики в рамках Саратовской области. Такой выбор обусловлен целым рядом причин. Именно на 1943-1949 годы приходится существование системы лагерей ГУПВИ в Саратовском регионе. За этот небольшой период времени можно проследить все этапы её существования этой системы: от её зарождения до репатриации основного числа военнопленных.

Следует признать, что сегодня вопросы военного плена активно изучаются как на уровне страны в целом[1], так и на региональном уровне[2]. В результате ученые значительно продвинулись в своей работе: были выявлены определенные этапы развития системы ГУПВИ, выделены основные категории пленных[3]. Внесена определенная ясность в вопрос о численности немецких военнопленных на территории СССР, географии их распределения и сферах трудоиспользования. Особый интерес представляют попытки исследовать роль и значение ведомства ГУПВИ в экономическом развитии страны - восстановлении промышленности, жилого фонда, создании новых отраслей народного хозяйства[4]. Тем не менее, целый ряд важнейших вопросов по-прежнему остается открытыми, ответы на них еще только предстоит искать современным и будущих исследователям. Многие документы и даже целые фонды по данной теме по-прежнему пылятся в архивах, все еще ждут публикации и введения в научный оборот.

Что же касается публикаций, непосредственно связанных с темой данной работы, их число более чем скромно. Краеведческих работ о системе лагерей для военнопленных нам, к сожалению, найти не удалось. Тем не менее, очень полезной оказалась статья С. В. Маркушинойо работе эвакогоспиталей и спецгоспиталей в Вольске[5], в которой автор приводит чрезвычайно интересные факты из повседневной работы медицинских учреждений для пленных. Особую ценность данной работе придает использование ранее не публиковавшихся мемуаров Р. В. Перерезовой, которая в годы войны была медсестрой в спецгоспитале для военнопленных г. Вольска. В этих воспоминаниях содержатся интересные замечания о быте госпиталя, взаимном восприятии пленных и медперсонала.

Некоторую информацию о пленных можно почерпнуть в разрозненных газетных статьях разных лет. Эти газетные заметки обычно появляются в связи с приездом одного из бывших военнопленных в нашу область, в места прежнего заключения. Например, после визита Ганса Шютца в центральной региональной газете «Саратов: столица Поволжья» была опубликована заметка о судьбе пленного и его нынешнем визите[6]. Когда через год вместе со съемочной группой Первого канала в Саратов прибыл еще один бывший пленный Детлеф Крамер, местные СМИ также откликнулись статьей о жизни этого человека в плену[7]. Совсем недавно в газете «Аткарский Уездъ» была помещена статья об «Аткарской Рождественской кантате» Г. Мартина[8]. Статья дает общие сведения об истории создания музыкального произведения, повествует о дальнейшей судьбе кантаты. Кроме того, статья рассказывает о выставке в аткарском краеведческом музее, посвященной жизни и творчеству Г. Мартина.

Нужно сказать, что интервью с Крамером, отснятое в Саратове, вошло в документальный фильм Светланы Сорокиной «Русский плен». В этом фильме известная журналистка рассказывает две удивительные истории - русского и немецкого военнопленных. Каждый из них, находясь в плену, сделал солдатский медальон на удачу. Каждый из них потерял его по дороге домой. Судьбы этих людей действительно необычайно похожи, но есть и серьезные различия. Нас же в этом фильме особенно заинтересовали воспоминания Д. Крамера, поведанные от первого лица. Кинопленка запечатлела эмоции, которые трудно передать на бумаге – оживающие переживания юности, искреннюю благодарность и искреннее же сожаление человека о совершенных когда-то поступках.

Следует упомянуть и о книге мемуаров бывшего капитана пехоты Д. Крамера, которая была опубликована на русском языке в 2003 году[9]. В ней значительное место отведено воспоминаниям о человеческой доброте, которую проявляли русские люди по отношению к юноше-военнопленному. Данная книга имеет самое непосредственное отношение к нашей теме, поскольку события, в ней описанные, происходят как раз на территории Саратовской области. Подчас можно даже узнать места и пейзажи, описанные автором. Кроме того, книга содержит ряд интересных краеведческих подробностей, воссоздать которые по другим источникам на данный момент не представляется возможным. Например, Крамер говорит, что основным занятием военнопленных их лагеря было сооружение газопровода Москва – Саратов. Однако сегодня факт участия военнопленных в строительстве уже совершенно позабыт. Во всех научных изданиях говорится только, что этот отрезок газопровода был готов к 1946 г., даже «Энциклопедия Саратовского края» отмечает это событие: «На территории области досрочно завершилось строительство газопровода Саратов – Москва. С июня 1946 г. газ стал поступать в столицу»[10]. А о тех, кто построил этот объект, кто завершил работы до положенного срока не сказано ни слова. Таким образом, воспоминания Крамера помогают исправить историческую несправедливость и дополнить историю области несколькими деталями.

Не менее любопытные факты содержатся и в книге Ганца Шютца «Расскажи им…»[11]. У этой книги, как и у её автора, интересная судьба. Она впервые увидела свет в США под названием «Dawai, Dawai».Опубликована она, естественно, была на английском языке. Это связано с тем, что Шютц вместе со своей семьей переехал в Америку и уже там писал свои мемуары о временах плена. Затем, по прошествии времени, книга переводится на русский и немецкий языки. Нужно сказать, что в своем труде Г. Шютц позволяет читателю увидеть лагерь для военнопленных изнутри. Он пристально вглядывается в окружающий мир, пытается разобраться в происходящем. Единственное, что изумляет в этих мемуарах и даже вызывает некоторое недоверие, так это спокойное благородство в поведении самого главного героя и других пленных. В этих воспоминаниях нет места ненависти, злости и отчаянию, но зато в избытке покорности собственной судьбе, готовности работать во благо других людей и невероятной в условиях плена созерцательной отстраненности.

Любопытным дополнением к мемуарам Шютца служит нормативная документация. В сборнике документов «Военнопленные в СССР 1939 – 1956»[12] собраны и опубликованы нормативные документы по всем возможным аспектам военного плена. Эти документы позволяют составить представление о системе лагерей ГУПВИ, её трансформациях, о процессах, происходивших в недрах этой системы. Кроме того, сборник содержит чрезвычайно полезные сводные таблицы статистических показателей, которые значительно облегчают работу с данными.

Помимо традиционных источников, для данной работы оказались чрезвычайно полезными некоторые интернет-ресурсы. Например, как оказалось, многие бывшие немецкие военнопленные размещают свои воспоминания в интернете, некоторые в формате обычных блогов. Тем не менее, причин не доверять этим сведениям нет. Конечно, как и любые другие источники личного происхождения, блоги очень субъективны. Однако в целом люди пишут на своих страничках все то, что они написали бы в книге мемуаров, может быть даже чуть более свободно. Оговоримся, что эти интернет-ресурсы составлены для немецкоговорящих пользователей и не имеют аналогов на русском языке. Чрезвычайно увлекателен сайт, посвященный немецкому композитору Гансу Мартину. Особо нас заинтересовали страницы о его «Аткарской рождественской симфонии»[13], и роли г. Аткарска в жизни композитора[14]. На последней страничке опубликован отрывок из мемуаров композитора, в котором он описывает обстоятельства создания кантаты.

Помимо этого, ценные сведения о лечении в госпитале г. Вольска, а также субъективное понимание внутренних закономерностей лагерной жизни можно найти в блоге некоего пользователя, подписавшегося как Йозеф[15]. Эти воспоминания размещены в разделе о военном плене на сайте, посвященном павшим и пропавшим без вести во второй Мировой войне. Его записи выглядит вполне достоверными, он четко соблюдает хронологию военных действий и событийную канву. В этих заметках нас особо интересует взгляд пленного на лагерную систему изнутри. Пытаясь понять и оценить работу лагеря, он нередко ошибается, нередко делает ложные выводы. Но именно этим его записи и ценны. Помимо этого, он рассказывает историю пленного-врача, служившего в госпитале для военнопленных в г. Вольске.

Когда в феврале 1943 Сталинград лежал в руинах, а остатки немецких войск отчаянно оборонялись в подвалах жилых домов, первые эшелоны немецких военнопленных уже двигались прочь от места сражения. Теперь их путь лежал в приемные пункты фронтовых лагерей ГУПВИ. А после - бесконечными рельсами дорог и переполненными вагонами поездов открывалась новая страница их жизни – советский плен, мир специальных лагерей для военнопленных.Нужно сказать, что в 1943 году таких специальных лагерей было еще сравнительно мало, поэтому для размещения прибывающих пленных их начали спешно создавать в самых разных регионах страны.

Один из таких лагерей появился и в Саратовской области. Он получил номер 125 и был назван «Покровский». Именно с появления этого лагеря в марте 1943 г. и начинается история военного плена в нашей области. Именно в это время лагерь был переведен из прифронтовой полосы, а затем, под командованием капитана госбезопасности И. Г. Воробьева, принял 10500 военнопленных из Сталинграда, его окрестностей, из районов Воронежского и юго-западного фронтов. Половина пленных осталась в отделении №1, расположенном на станции Покровск. Еще 3000 отправились во 2е отделение, на станцию Вольск. Остальных же 2500 человек были распределены в отделение №3[16].

Следует оговориться, что содержались в этом лагере только рядовые и военнослужащие младшего командного состава. Для штабных офицеров и высшего командного состава были созданы отдельные лагеря: Оранский, Елабугский и Суздальский, в которые из-под Сталинграда отправилось 895 немцев [17]. Однако на территории Саратовской области ни в 1943, ни позднее таких лагерей не было. Таким образом, в «простые» лагеря этой области попадали солдаты, лейтенанты, капитаны и унтерофицеры.

По национальности основная часть пленных относилась к немцам и австрийцам. Так по данным итоговой справки 1956 года о количестве военнопленных бывших Европейских армий, состоявших на учете ГУПВИ из 3,486 млн. пленных 2.388.449 были немцами, а 156.681 австрийцами[18]. Для сравнения: в плену в СССР находилось так же 513.766 венгров и 187.367 румын. Не удивительно, что большинством «контингента» лагерей оказались именно немцы.

В последующие годы все лагеря Саратовской области, как впрочем, и лагеря других регионов, создавались по единой схеме. Все они действовали в соответствии с приказом НКВД СССР №00367 от 24 февраля 1943г[19]. Им в равной степени приходилось выполнять 7й пункт этого приказа, предписывавший наркомам внутренних дел организовать прием военнопленных в лагеря, обеспечить в лагерях надлежащую охрану и режим, обеспечить размещение, питания, лечения больных и раненых военнопленных, организовать точный персональный учет военнопленных и их оперативно – чекистское обслуживание. Так лаконичный канцелярский язык обозначил основные сферы жизни, главные направления деятельности этой новой структуры – системы лагерей для военнопленных. А для сотен тысяч людей эти короткие фразы превратились в самую настоящую ежедневную реальность. Впрочем, жизнь, как всегда, вносила свои коррективы. Там, где в приказе стоит «прием и размещение пленных», жизнь дописывала еще несколько страниц о том, как пленные собственноручно достраивали будущие места своего заключения. Так военнопленный немец Ганс Шютц, капрал войск службы связи, который 3,5 года находился в лагерях Саратовской области,в своих мемуарах[20] поэтапно описывает обустройство своего лагеря. На момент заселения лагерь представлял собой двухэтажное деревянное здание, территория вокруг которого была обнесена колючей проволокой. Ни электричества, ни водоснабжения, ни тем более кухни там не было. Все эти удобства постепенно создавались руками самих пленных[21]. Другой работы на тот момент у них все равно не было. Их не привлекали к работе до окончания согласований по всем ведомствам НКВД. Однако и питания не выделяли, ограничиваясь сухим пайком.

Потом они стали питаться лучше. Типичный завтрак немецкого военнопленного составляли суп с хлебом, на обед добавлялось третье блюдо – каша из злаков или картофеля[22]. Однако, судя по документам отчетности, проблемы со снабжением лагерей сохранялись. Уже в 1946 году выявлялись факты недостачи и перерасхода продовольствия. По каждому из таких случаев проводилось расследование. Так, например, проверка была проведена по факту недостачи крупы в лагере №238 Саратовской области. Она выяснила, что лагерь был обеспечен крупой в полном размере, но в 1м квартале 1946 лимит пайков был превышен в 2 раза[23]. Реакцией на этот и другие подобные случаи стала директива МВД СССР №124 об упорядочении расходования продовольственных фондов в лагерях МВД для военнопленных, в соответствие с которой увеличения паек следовало всячески избегать. В качестве дополнительной меры вводилась личная ответственность за перерасход лимита. Административное преследование дало определенный результат, но питание по-прежнему оставалось очень скромным. Так в декабре 1947 г. в день пленному полагалось 600 гр. хлеба, 600 гр. картофеля, 90 гр. крупы, 30 гр. мяса, 100 гр. рыбы, 45 гр. моркови и проч[24]. Поначалу бытовые условия и недостаток пищи наводили пленных на мысль о намеренной жестокости со стороны советских властей, начало тех зверств, которые, по обещаниям нацистской пропаганды, ожидали немцев в плену у большевиков. Однако со временем, когда пленные прожили в Советской России некоторое время, они увидели, что обычные люди существовали в почти таких же плохих условиях. Во время войны множество жилых домов было разрушено, поэтому людям зачастую приходилось ютится в бараках, почти таких же, в каких жили пленные. Да и питание простых советских граждан было немногим лучше. Они, как и пленные, получали на работе свою небольшую порцию хлеба, которой хватало только на поддержание сил. Единственное различие заключалось в том, что гражданским лицам был открыт доступ на рынки, на которых можно было купить или выменять продукты. Однако для этого необходимы были деньги или что-то, что можно продать. Ни того, ни другого у рабочих могло не оказаться, тогда приходилось жить только на пайку. Таким образом, пленные немцы, наблюдая за жизнью советских людей, все с большим пониманием относились к сложившемуся положению[25]. Они отчетливо понимали, что тяготы их повседневной жизни были связаны с тяжелой экономической и социальной обстановкой в СССР. Несколько позже авторитетное немецкое издание «ZurGeschichtederdeutschenKriegsgefangenendeszwietenWeltkrieges» напишет: «примиряющее в некотором отношении действовало то, что русскому населению в целом жилось не намного лучше, чем военнопленным. Их жилища располагались часто вблизи строек и заводов, на которых работали военнопленные, и были плохи, обеспечение продуктами питания – недостаточным. Непродовольственные товары отсутствовали полностью. Поэтому между военнопленными и русским населением образовывался в целом сердечный и человечный контакт. Враждебность со стороны русских замечалась очень редко»[26]. И теми, и другими двигало лишь одно желание – желание выжить в тяжелейших условиях первых послевоенных лет[27].

Быт пленных того времени был действительно до крайности прост. Дневная смена начиналась в 9:00 утра и длилась до 17:00. Вечерняя – с 17:00 до 1:30. Была и ночная смена – с 10:00 до 6:30. На день каждому пленному выдавали сухой паек. По прибытию в лагерь – кормили горячим. Ежедневный рацион составляли «суп на воде, приправленный каплей растительного масла, капустными листьями или зелеными помидорами», каша и хлеб[28]. Лагерный быт также был незамысловатым. Спали пленные в бараках, большие помещения которых были оборудованы двухъярусными кроватями. Что же касается личной гигиены, то с определенной периодичностью пленные имели возможность посетить баню, где одновременно проводилась дезинфекция одежды. К сожалению, такие походы в баню были редки и в летнее время пленные дополняли их холодным душем, после которого сушились на солнце.

Не удивительно, что в таких условиях здоровье военнопленных серьезно пошатнулось. Уже на момент прибытия многие из них были серьезно больны, в дальнейшем их состояние только усугубилось. Уже первый медосмотр разделил пленных на 4 группы - по их годности к разным видам труда[29]. В первую группу вошли те, кто мог выполнять все виды работ. Во второй оказались люди, которым уже не по силам был тяжелый физический труд. Третья категория должна была заниматься исключительно легкой работой. А в четвертую были отнесены больные дистрофией. Последних «в лагере…держать дальше не было смысла. Мертвый груз, балласт»[30]. Этих людей первыми отправили обратно на родину.

Однако под репатриацию попали далеко не все больные. Немало людей в тяжелом состоянии поступало в спецгоспиталя. Эти специальные медицинские учреждения появились на территории области вместе с первыми лагерями. Первым в феврале 1943 г. возник спецгоспиталь №1691 в г. Вольске [31], в дальнейшем именно он станет центральным, в него будут свозить больных из Саратовской и приграничных областей. Госпиталь был по меркам подобных учреждений большим, в нем размещалось 2000 человек. Располагался он в здании средней школы №1.

Значительные трудности для работы спецгоспиталей составляло недоверие пациентов своим врачам, а также языковой барьер. Тем не менее, «…через некоторое время, когда военнопленные поняли, что их действительно лечат, и никакие жестокие меры и эксперименты их не ожидают, они переменили свое отношение к медработникам»[32]. В дальнейшем врачебная помощь заболевшим стала оказываться более или менее своевременно. Решение о госпитализации принимал врач, который регулярно приезжал в каждый лагерь и осматривал больных. Еще одним значительным шагом к улучшению медицинского обслуживания стало привлечение для работы врачами самих пленных, обладавших медицинским образованием[33]. 1946. Этот шаг окончательно снимал проблему языкового барьера, кроме того, теперь требовалось меньше персонала для обслуживания лагерей.

Именно о пребывании в госпитале чаще всего вспоминают в своих мемуарах бывшие военнопленные. Они с теплотой отзываются о своих врачах, с благодарностью вспоминают их внимание и заботу. Показательна в этом отношении история, произошедшая с Д. Крамером. В 1947 г. он, работая на асфальтовом заводе, серьезно заболел. Положение осложнялось тем, что к этому моменту у него уже была крайняя форма дистрофии. Лагерный врач Александр Глинский настоял на отправке Детлефа в аткарский лазарет для военнопленных. Как выяснили врачи, Крамер страдал от тяжелого двустороннего воспаления легких. При условии, что доступных медикаментов было чрезвычайно мало, а антибиотиков не было вовсе, казалось, что надежды на выздоровление не было. Однако по счастливой ли случайности, или по просьбе Глинского, но Детлеф Крамер попал в палату, которую вела жена Мария Глинская – жена того самого лагерного врача. Она отличалась особой заботливостью, делала все возможное для выздоровления своих подопечных. Вот что говорит о ней Крамер: «она ухаживала за тяжело больными так, как будто мы были её сыновьями или родственниками. Она посмотрела на меня по-дружески и сказала, что попытается вылечить меня»[34]. Нельзя не удивляться способности этой женщины к состраданию. Она видела в этих пленных прежде всего людей, попавших в беду, а не бывших врагов. При этом она вовсе не позабыла всю боль и страдания, которые принесла война. Но все же, она честно выполняла свой профессиональный долг и долг перед собственной совестью. Только однажды она «…произнесла ту единственную фразу «моего брата заколол штыком немецкий солдат, а я вот тут с вами, пытаюсь вас вылечить…»»[35]. Стараниями Марии Глинской Детлеф Крамер все же выздоровел, примерно через год был выписан из больницы и возвратился в лагерь.

В том же Аткарском госпитале для военнопленных музыкант Ханс Мартин написал к празднику католического рождества 1944г. свою «Аткарскую Рождественскую кантату». Эта идея родилась у них со священником-францисканцем Ноткером Кленком еще осенью. Текст и музыка будущей кантаты записывались на темных листках упаковочной бумаги. Потом были репетиции с хором и обещание врача Хьюго Рюда раздобыть инструмент. И вот вечером праздничного дня хор, собранный из способных к музыке пленных, исполнил эту кантату в украшенном двумя елями зале[36]. Произведение имело успех среди слушателей, ведь оно было об Аткарске и жизни пленных в этом городе. Как оказалось, кантата не была забыта и после освобождения. «Она была исполнена и записана в одном из крупнейших в Европе Вюрубюргском доме музыки. Там же сделаны записи песен композитора Ханса Мартина, сочиненные в нашем городе (Аткарске – А,К.»[37].

Нередко в госпиталях завязывались романтические истории. Любовь между пленным и медсестрой не могла иметь продолжения – она уже изначально была запретной. Такие связи грозили обоим влюбленным. В этом отношении показательна история доктора Вальтера[38] – пленного немца, который работал врачом в Вольском спецгоспитале. Он влюбился в советскую женщину – врача того же госпиталя. Она ответила ему взаимностью. Но настоящей эту любовь назвать было трудно, ведь их везде окружали коллеги или пациенты. Там не менее, когда об этих отношениях через «народное радио» стало известно руководству лагеря, доктора Вальтера уволили и перевели в другой лагерь, в город Саратов.

Этот же доктор Вальтер описал свое первое впечатление от госпиталя: «Там русские переоборудовали кадетский корпус в специальный госпиталь для военнопленных. И когда я туда вошел, я расплакался, в первый и в последний раз во взрослом возрасте. Мы прибыли из этой страшной неразберихи в настоящий дом, чистый, с большими комнатами, светлыми окнами, и почти белыми кроватями. Тогда я ревел, а потом провел в этом госпитале 2 хороших года…»[39].

Госпиталь действительно становился для пленных оазисом жизни. Там не нужно было ежедневно выполнять тяжелую работу, там был налажен быт, санитарные условия были в норме. Да и кормили в госпиталях гораздо лучше, чем в лагере. Рацион был дополнен целым рядом продуктов, а основные продукты потребления отпускались для больных в несколько большем количестве, чем обычным пленным[40].

Тем не менее, не смотря на все усилия врачей, смертность среди военнопленных по-прежнему оставалась значительной. Но даже на фоне общих для всего СССР высоких показателей выделялись так называемые «неблагополучные» лагеря, смертность в которых была даже выше средней по стране. Одним из таких неблагополучных был и Саратовский лагерь № 238. В нем за январь 1945 г. умерло 130 человек, а за 20 дней февраля – еще 105 человек[41]. Надо учитывая, что в феврале 1945 г. его общая численность составляла 2397 человек. Таким образом каждый месяц уносил 1/18 населения лагеря. Конечно, эта цифра довольно велика, но она все же не идет ни в какое сравнение с бытовым представлением о почти стопроцентной смертности в лагерях.

Те же, кто были признаны годными к работе, были распределены по предприятиям области. Интересные данные дает «Справка М. С. Кривенко на имя Л. П. Берии о количестве рабочей силы из числа военнопленных мобилизованных и арестованных немцев, распределенных по предприятиям промышленных наркоматов…» К 17 мая 1945 г. по предприятиям Советского Союза было распределено 555300 чел. Некоторые из них попали в Саратовскую область. К примеру, для работ в цехах шарикового и роликового производства на Подшипниковом заводе в Саратове было выделено 500 чел, т. е. треть всех людей, которых получил Наркомсредмаш. Авиационный завод получил 700 чел. из 19000, отошедших Наркомавиапрому. На строительство заводов в наш город было отправлено еще 1400 чел. Кроме того, Саратов называется в ряду других городов, между которыми были распределены 8900 чел. для строительных и восстановительных работ, а так же в числе пяти городов, где Главвоенпромстрой разместил 2500 чел. Всего в Саратовскую область по самым скромным подсчетам было направлено более 3000 немцев-военнопленных[42]. Таким образом, на основании приведенных данных можно представить себе общую картину применения труда военнопленных в Саратовской области. Сразу заметно, насколько большое число людей было направлено на строительные работы. Это объясняется в первую очередь тем, что по замыслу советского руководства пленные должны были своим трудом внести вклад в восстановление народного хозяйства СССР – заново отстроить разрушенные войной промышленные объекты.

В отчете Саратовского обкома ВКП(б) за 1947г., направленном в ЦК партии, отмечалось, что строительные и восстановительные работы на промышленных объектах велись в основном силами военнопленных и заключенных[43]. При этом не стоит думать, что вклад немецких военнопленных в восстановление хозяйства области был незначителен. По данным Н. В. Кузнецовой советские заключенные и военнопленные составляли половину (!) всех работников ведущего строительного треста области «Саратовпромстрой»[44]. Именно этот трест занимался реконструкцией ГПЗ-3, строительством завода зуборезных станков, и других промышленных объектов.

Вообще трудоиспользование военнопленных в послевоенный период представляет отдельную, занимательную тему для исследования[45]. Сама система передачи наркоматам пленных в качестве наемной рабочей силы при сохранении подчинения НКВД и контроля со стороны этого ведомства, вопросы рентабельности лагерного производства, попытки его реформировать – все это представляется не вполне изученным и дает широкое поле для всевозможных толкований и интерпретаций.

Что же касается взгляда военнопленных на работу, их воспоминания сохранили множество историй из жизни этих людей на стройках. По сути, тогда кроме работы в их жизни ничего и не осталось. Во время работы завязывались дружеские отношения, во время работы происходили маленькие радости и маленькие горести… А когда какой–либо объект был достроен, военнопленных переводили на следующую стройку, и так все начиналось заново. В лучшем случае пленных направляли на работы на соседнее производство, неподалеку от лагеря. Тогда они оставались жить в тех же, уже обустроенных бараках, и обедали в лагерной столовой. Но долго так продолжаться не могло – все больше предприятий строилось раньше срока, все удаленнее становились места работы пленных. Если рабочие руки нужны были в том же городе, но на другом заводе, военнопленных оставляли в прежнем лагере, но доставляли на место работы группами в сопровождении конвоира с винтовкой[46]. Эти группы (или команды, как их тогда называли) формировались из пленных, вне зависимости от их национальности или принадлежности к той или иной армии. На каждые 10 человек в такой команде выделялся 1 конвоир[47], а группы до 10 человек посылались на работы без конвоя. Нередко пленным приходилось добираться до места на специально выделенных грузовых автомобилях. Если же в регионе работы не было вовсе, пленных переводили в другую область, где им нередко приходилось заново обустраивать лагерь.

В результате таких переводов наблюдалась невероятная мобильность контингента пленных в пределах союзной системы лагерей НКВД. Военнопленному Шютцу, например, повезло – его передвижения ограничились пределами Саратовской области. И все же он успел поработать на лесопилке, дрожжевом комбинате, в пекарне, на вагоностроительном заводе[48]. Другие могли за 2 года плена поменять до 8 мест работы – в самых разных уголках страны. Направление этих миграций определялось лишь потребностью в рабочей силе того или иного производства.

Многие предприятия действительно очень нуждались в помощи государства. Появился ряд проблем, часто чисто бытового свойства, которые самостоятельно они решить не могли. Именно на такие заводы и направляло государство посильную помощь в виде отрядов военнопленных, призванных снять с кадровых рабочих дополнительную нагрузку (по строительству нового жилого фонда, участию в посевных кампаниях). Уже позже на партийных конференциях работники завода благодарили советское правительство за всемерную помощь предприятиям в период их восстановления[49].

Примером предприятия, где использовался труд военнопленных, может служить Саратовский Авиационный завод. Он был внесен в число получателей рабочей силы, поскольку на заводе наблюдались значительные трудности, чувствовался недостаток рабочих. К тому же, этот завод серьезно пострадал от ударов немецкой авиации в годы войны[50]. Таким образом, по данным уже упоминавшейся справки, САЗ получил 700 немецких военнопленных. На время работы для них создавались отдельные специальные лагеря. Так, например, пленные, работавшие на САЗ, содержались в Комбайновском лагере для военнопленных № 368. Это лаготделение было создано в 1946 г. и просуществовало до 1947г.

В тот момент на заводе очень остро стоял вопрос с жильем – для работников завода требовалось по крайней мере 12800 м² жилплощади, хотя бы комнаты в общежитиях[51]. Помимо рабочих рук, вскоре было выделено до 90% необходимой для строительства суммы[52] и вопрос был решен. Есть основания полагать, что именно немецкие военнопленные занимались строительством и обустройством общежитий для работников завода. Эти здания сохранились и ныне. Сегодня в этих трех типовых домах по ул. Киевской располагаются коммунальные квартиры. Кроме того, завод отвечал за ремонт Черемшанского дома отдыха, а так же отправлял людей на посевную 1946 г. и на заготовку дров в том же году. Заметим, что довольно часто на подобные работы отправляли именно военнопленных, прикрепленных к данному предприятию.

Труд военнопленных использовался и на других заводах области. Для возведения завода зубострогальных станков еще в 1946 г. было организовано специальное отделение №4 лагеря №368 НКВД для военнопленных. Тогда же был значительно расширен лагерь военнопленных, обслуживающий ГПЗ-3[53].

На производстве наблюдались и случаи саботажа: в докладной записке С. Н. Круглову о вскрытых случаях диверсий, вредительства и саботажа со стороны военнопленных и интернированных говорится, что в 238м лагере Саратовской области военнопленный Бульс Вернер, работая в котельном цехе завода им. Ленина, умышленно поломал 3 пресса[54]. Во избежание подобных случаев пленных редко допускали к серьезным производственным операциям, на их долю выпадала наименее значимая и самая трудоемкая часть работы.

К тому же, многие из них попросту не умели обращаться со сложными производственными механизмами, поскольку в Германии имели иную профессию. В плену они не могли работать по своей специальности (хотя сведения о сфере деятельности собирались), и получали в лагере новую, а иногда и первую профессию. Это касалось в первую очередь тех юношей, которые попали в армию «прямо со школьной скамьи»[55] и, естественно, просто не успели поработать на родине. Именно так произошло с Детлефом Крамером, он попал в плен в 19 лет и никакой профессии не имел[56]. Находясь в плену, он 42 месяца рыл траншеи для нового газопровода. Однако по возвращении на родину он избрал себе иную профессию, занялся наукой и стал профессором Свободного Берлинского университета.

Почти сразу же после окончания Второй Мировой Войны возник вопрос о репатриации людей, попавших в плен. Первая волна возвращения на родину немецких военнослужащих зарождается уже в 1945 году. По свидетельству пленного Шютца после медосмотра на родину были немедленно отправлены наиболее истощенные пленные, которые к тому моменту уже была непригодны к любым видам труда[57]. Он объясняет это тем, что советскому правительству не имело смысла содержать и лечить этих людей за счет бюджета, не получая при этом никакой отдачи.

Процесс освобождения из лагерей нетрудоспособных пленных продолжился и в 1946 году. Тогда на имя И. В. Сталина, В. М. Молотова и А. А. Жданова была подана докладная записка о порядке возвращения на родину военнопленных австрийцев[58]. В результате осуществления предусмотренных в ней мер к 17.02.1948 из Советского союза было репатриировано 55273 австрийца[59]. В 1947г. последовал приказ о репатриации из Советского союза 100000 нетрудоспособных военнопленных немцев. После приведения этого приказа в жизнь из Саратовской области было освобождено 2100 нетрудоспособных немцев, 900 из которых содержались в лагерях, а 1200 – в спецгоспиталях[60]. На родину отправляли в основном серьезно больных, инвалидов, длительно нетрудоспособных из числа рядового, унтер-офицерского состава и офицеров. Освобождению не подлежали военнопленные – участники зверств, служившие в частях СС, СА, СД, гестапо, на которых имеются компрометирующие материалы, а так же все военнопленные генералы и старшие офицеры. Не подлежали репатриации так же нетранспортабельные больные.

В число этих 100000 вошла так же тысяча «лучших отличников производства» со всего СССР. В саратовской области таких «отличников» нашлось 20 человек[61]. Такой показатель сравнительно невысок, поскольку, например, из Украинской ССР было освобождено 150 человек. Но он не так уж мал – из Ярославской области было освобождено всего 10 таких передовиков производства.  

Отбор пленных с учетом всех критериев завершился 30 октября 1947 года. В том же октябре домой переправили первые 15000 человек со всего Союза. Их путь пролегал через транзитный лагерь органов репатриации № 69 во Франкфурте-на-Одере. С ноября цифра репатриантов возросла до 17000 чел/мес. Освобождаемых обеспечивали зимним обмундированием, кипятком, пищей а так же возвращали личные вещи и документы[62].

Тех же, кто остались в лагерях, и не были отправлены на родину сразу, ждала проверка комиссией, которая специально создавалась на местах из глав трех региональных силовых структур. Они рассматривали материалы досье на каждого пленного и на основании этих материалов выносили решение о репатриации или предании суду военного трибунала. Такая комиссия действовала и в Саратовской области - на базе лагеря № 238. Возвращение на родину ждало тех, кто не был причастен к преступной деятельности. Однако для работников разведывательных и контрразведывательных органов Германии, Венгрии и Румынии репатриация не предусматривалась.

Рассмотрев в общих чертах историю военного плена на примере Саратовской области, хотелось бы обратить отдельное внимание на случаи помощи пленным со стороны местного населения. Как ни странно это может показаться на первый взгляд, но больше всего добра и понимания пленные получали от обычных русских людей. Именно их вспоминают бывшие военнопленные в своих мемуарах, к ним испытывают наибольшую благодарность. При этом, списать такие происшествия на единичную случайность не удается. Почти в каждом регионе, по всему СССР исследователи фиксируют подобные эпизоды. Здесь трудно делать глобальные выводы – конечно, в каждой конкретной ситуации мотивы поведения у людей были разные. Но эти разрозненные случаи, если их сравнить, оказываются очень похожи: несмотря на тяготы послевоенного времени и боль от утраты близких людей, русские люди находили в себе силы и сострадание, чтобы помогать пленным.

Как отмечает в своей статье С. С. Букин, «в немецкой мемуаристике содержатся многочисленные правдивые рассказы о тяготах жизни в советском тылу, проникновенные свидетельства о голоде в российских городах и селах»[63]. Положение во многих регионах действительно было очень тяжелым: «зимой 1946/47 гг. в нашей округе у гражданского населения почти шесть месяцев не было хлеба. Люди питались небольшим количеством картофеля и капусты. Нередко человек подал от голода на улице»[64]. Но даже в такой критической ситуации простые люди делились с пленными тем немногим, что имели сами. Один из бывших военнопленных вспоминает: «на краю улицы расположилась русская крестьянская семья. В стеклянной банке я вижу молоко. Крестьянка как раз разламывает буханку хлеба на ломти. Я не могу сдержаться, подхожу ближе и прошу кусок хлеба. «Нет, - говорит мужчина твердо, но не зло. – У нас самих не так много, и детям нужно молоко». Крестьянка возразила: «Разве ты не видишь, как он голоден, надо ему что-то дать». Она наливает полстакана молока, отламывает небольшой кусок хлеба и протягивает мне»[65].

Такие эпизоды можно довольно часто встретить в мемуарах бывших военнопленных. Разные люди по всей стране, находясь в разных жизненных обстоятельствах, делали одно и то же, а пленным оставалось только удивляться такому великодушию. А потом, через много лет, пленные с благодарностью вспоминают о тех, кто когда-то им помог. Именно так пишет о русских людях Д. Крамер, ведь именно благодаря их помощи ему удалось выжить в плену. Так, например, однажды русская женщина, видя тяжелое состояние пленного, накормила его и спросила, что случилось с его рукой. Детлеф повредил руку во время работы, рану нечем было лечить. К этому моменту рана уже была в ужасном состоянии и причиняла пленному сильную боль. Эта женщина перевязала рану, вложив в повязку пару листьев фикуса, и дала еще несколько листьев на смену[66]. Однако гораздо чаще пленных просто кормили, но в тех условиях еда была самым желанным и самым дорогим подарком. В числе многих свидетельств наиболее типичным является эпизод из жизни в плену Ганса Шютца, когда русская женщина, работавшая на стройке, приносила им картофель и немного хлеба[67]. В тот момент эта небольшая помощь могла означать для пленного жизнь.

Что же касается агрессии по отношению к пленным, она была крайне редка. За все время своего плена Крамер столкнулся с ненавистью всего один раз. Только однажды в ответ на просьбу о еде мужчина-инвалид не только не помог юноше, но прогнал «фашиста», швырнув ему в след полено[68]. А Ганц Шютц и вовсе не упоминает в своих мемуарах о ненависти местного населения. Возможно эти эпизоды забылись со временем, а может быть он решил просто не писать о них – но в его книге такие случаи не описаны.

Пытаясь найти какое-либо объяснение столь благожелательному настрою по отношению к вчерашним врагам, Детлеф Крамер вспоминает о своем юном возрасте – когда он был в плену, ему было всего 19 лет. Но есть еще один важный, на наш взгляд, момент. Пройдя множество испытаний военного времени, часто потеряв все, что у них было, люди стали по-новому смотреть на мир. Более мудро. Стали верить в судьбу. Ведь кроме как на судьбу им не на что было надеяться. Война, сметавшая целые государства и легко кроившая карту мира по своей воле, была для отдельного человека силой непреодолимой. Он уже не мог, как раньше, верить в собственные возможности, надеяться только на себя. Теперь человеку приходилось уповать только на свою судьбу, на провидение, и надеяться, что все снова будет хорошо. Только таким настроением можно объяснить слова, которые Крамер часто слышал от русских людей: «я помогу тебе, может быть и моему сыну кто-нибудь поможет»[69].

Не стоит думать, что эти русские позабыли долг перед родиной, или стали лояльно относиться к фашизму. Просто в пленных видели не врагов-нацистов, а в первую очередь людей, попавших в беду. Людей, которым нужно помочь. Именно эта мысль звучала в словах врача Марии Глинской, приведенных выше: она по-прежнему помнила о потере брата, помнила и о национальности своих пациентов, но было все же что-то выше – сострадание, долг перед совестью и профессией – что заставляло прикладывать все усилия чтобы пленные были здоровы. Пытаясь осмыслить подобные случаи, массово происходившие в послевоенные годы, приходим к выводу, что гуманность и человечность в русских людях все же побеждали ненависть.

Такое отношение русских не могло не оставить глубокий след в душах бывших военнопленных. Как оказалось, такой пример заставил многих немцев переосмыслить свои моральные принципы, задуматься о своем отношении к людям. Так, например, бывший пленный Д. Крамер, оглядывая прожитые годы, говорит так: «я никогда не смог бы создать свой оркестр, работать с умственно и физически ограниченными людьми, если бы не многолетний опыт. Он показал мне, что сильный должен нести ответственность за слабого. Я глубоко убежден, что благодарность ходит по кругу. Если сегодня кто-то помог мне – советом или спас мне жизнь, то завтра я помогу кому-нибудь другому. А тот, другой, в свою очередь, сделает добро кому-то третьему. Я убедился в этом на своем собственном жизненном опыте»[70]. По сути, тяготы плена вернули этого человека к основополагающей идее христианства. То, что не смогли донести проповедники и воскресная школа – объяснила сама жизнь, но какую цену пришлось заплатить за это знание!

Итак, в данной работе мы обратились к жизни военнопленных на территории Саратовской области, в рамках системы лагерей ГУПВИ НКВД. В этом регионе в общем порядке осуществлялась охрана пленных, особый режим содержания и лечения. За период с 1943 по 1947 гг. в этом регионе действовали Покровский (№127), Вольский (№137), Саратовский (№238), Ртищевский (№338), Аткарский (№338), Комбайновский (№368) лагеря для военнопленных, в составе каждого из которых было по несколько отделений. Лагерный быт и питание так же соответствовали стандартам, установленным для всего СССР. Тем не менее, особым поводом для гордости местных жителей может служить «Аткарская Рождественская Кантата» Ханса Мартина, написанная в госпитале г. Аткарска и посвященная жизни в этом городе. В остальном же, следует признать, что на территории Саратовской области находились типовые лагеря, выполнявшие типовые задачи. Схема трудоиспользования была также вполне традиционна для лагерей НКВД.

Говоря о труде военнопленных немцев в Саратовской области, следует подчеркнуть огромную созидательную роль их работы. Отметим, что эта работа, по свидетельствам современников, выполнялась хорошо, на совесть. В тяжелые послевоенные годы их труд помог реконструировать и заново построить ряд важнейших предприятий области: САЗ, ГПЗ-3, Лесопильный (деревоперерабатывающий) завод, Гидролизный завод, Вагоностроительный завод в г. Энгельс, Метизный завод им. Ленина и многие другие. Их труд был незаменим при возведении газопровода Саратов-Москва, а также при восстановлении жилого фонда городов области и многих районов Саратова – например, дома по ул. Азина, Киевской, дома в поселке Елшанка.

Что же касается взаимоотношений пленных с местным населением, жители сел и городов часто демонстрировали понимание и человечность, которых в данной ситуации было бы трудно ждать. В условиях первых послевоенных лет, когда наблюдались серьезные проблемы с обеспечением продовольствием, простые люди отдавали пленным часть своих продуктов питания. Помогая пленным выжить, эти люди нередко надеялись на высшую справедливость, что где-то далеко кто-то поможет и их родственникам.

Как оказалось, плен дал богатую пищу для размышлений и самим пленным. После тягот плена эти люди заново открыли для себя базовые идеи христианской цивилизации – о необходимости взаимопомощи, о том, что бессмысленно надеяться исключительно на собственные силы. Плен заставил многих по-новому осмыслить прожитые годы и совсем иначе выстроить последующую жизнь.

Исследуя истории военнопленных, следя за поворотами сюжета в романах их жизней, а также наблюдая отношение к пленным советских граждан, приходишь к мысли, что только кризисные ситуации могут научить человека сострадать. Когда почва уходит из-под ног, а весь привычный мир рушится, оставляя о себе только призрачные воспоминания, когда судьба проверяет человека на прочность, ставя на грань между жизнью и смертью – только тогда слетает поверхностная шелуха сиюминутных ценностей и человек возвращается к своим основам. Пережив войну, узнав, что значит боль, начинаешь с состраданием относиться к другим людям. Видимо, как раз в этом и крылся секрет удивительного поведения русских людей, способных отдать то, что нужно им самим, в случае если кому-то это нужнее.

Все сказанное выше наталкивает автора на печальные размышления: так неужели нужна очередная война, чтобы люди вновь вспомнили, что такое Человечность и Сострадание?

[1] См.: Безбородова И. В. Иностранные военнопленные и интернированные в СССР: из истории деятельности Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД СССР в послевоенный период (1944-1953) // Отечественная история. 1997. №5. Бугай Н. Ф. и др. Военнопленные и интернированные граждане Германии: путь на Родину из СССР (1940—1950-е годы). Докл., факты, коммент. М., 2001; Букин С. С. Немецкие военнопленные о жизни в России // Воинский подвиг защитников Отечества: традиции, преемственность, новации. Материалы межрегион. науч.-практич. конф. Ч. 3. Вологда, 2000; Выцлан М. Они все-таки прошли по Москве… // Диалог. 1995. №4; Галицкий В.П Там, в Бекетовке, под Сталинградом // Военно-исторический журнал. 1993. №2; Его же. Проблема военнопленных и отношение к ней Советского государства // Советское государство и право. 1990. №4; Епифанов   А.   Е. Сталинградский   плен. 1942—1956 годы   (Немецкие военнопленные в СССР). М, 1999; Карнер С. Архипелаг ГУПВИ: плен и интернирование. М, 2002; Кнышевский Добыча: тайны германских репараций. М, 1994; Колеров М. Военнопленные на стройках коммунизма. По материалам «Особой папки» Л. П. Берии (1946-1950) // Родина. 1997. №9; Конасов В. Б. К вопросу о численности нем военнопленных в СССР // Вопросы Истории, 1994, № 11;. Его же. Судьбы немецких военнопленных в СССР. Вологда, 1996; Полян П.М. Вестарбайтеры. Интернированные немцы на советских стройках // Родина. 1999. № 9; Его же. Интернированные немцы в СССР // Вопросы истории. 2001. №8;Сидоров С. Г. Труд военнопленных в СССР. 1939—1956 гг. Волгоград, 2001.

[2] Напр. Баранова Н. В., Ерин М. Е. Немецкие военнопленные в Ярославской области // Отечественная история. 1995. № 6; Букин С. С., Тимошенко А. И. Военнопленные в Новосибирске (1944—1948 гг.) // Левобережье в Новосибирске: Страницы истории. Новосибирск, 1999; Галицкий В. П. Там, в Бекетовке, под Сталинградом // Военно-исторический журнал. 1993. №2; Емельянов Н. Череповецкий лагерь НКВД для военнопленных № 158 //Известия Вологодского общества изучения Северного края. Вып. 9. Вологда, 2001; Колошинская Н. В. Иностранные военные захоронения в Ленинградской области и организационно-правовые мероприятия органов МВД по их сохранению в 40—50-е годы // История государства и права. 2002. № 6;Корибут-Дашкевич Е. Немецкие офицеры в Воркутлаге // Мемориал-Аспект. 1994. №7—8; Мотревич В. П., Суржикова И. В. Вещевое снабжение военнопленных в лагерях Свердловской области // Урал в стратегии Второй мировой войны. Материалы Всерос. науч. конф. Екатеринбург, 2000; Темплинг В. Я. Военнопленные Второй мировой   войны   в   Тюмени // Ежегодная конф. Тюменского обл. краеведч. музея. Тюмень, 1999; Суржикова Н. В. Иностранные военнопленные Второй мировой войны на Среднем Урале (1942—1956 гг.). Екатеринбург, 2006;Феденок Г. В. Трудовое использование военнопленных в Зап. Сибири (1943-49). Новосибирск, 2005; Цунаева Е. М. Документы российских архивов по истории трудового использования военнопленных в Сталинграде в 1943-45 // Экономич. История России: проблемы, поиски, решения. – М., Волгоград, 2004;Чудиновских Е. Н. Военнопленные Второй мировой в Вятском крае // Отечественные архивы. 2000. № 2.

[3] О различных группах военнопленных подробнее см.: Смыкалин, А. С. Правовой статус и особенности содержания немецких военнопленных в СССР в 1942 - 1956 гг. (По материалам Свердловской области) //Правоведение. 2001. № 1; о правовом статусе военнопленных, юридическом обосновании плена см.: Конасов В. Б. Терещук А. В. К истории советских и немецких военнопленных // Новая и новейшая история. 1996. №5; Лобанов С.А .Международно-правовые аспекты уголовного судопроизводства по делам о военных преступлениях // Государство и право. 1998. №5; Щелокаева Т. А. О международных обязательствах СССР по обращению с военнопленными в годы Второй мировой войны // Юридический вестник. 1999. № 19—20.

[4] Галицкий В. П. Немецкие военнопленные в восстановлении народного хозяйства СССР // Вторая мировая воина и преодоление тоталитаризма. Рос.- герм. конф. историков. М., 1997; Колеров М. Военнопленные в системе принудительного труда в СССР (1945-1950) // Отечественные записки. 2003. №3(12);Конасов В. Б. Место и роль управления по делам военнопл. и интернир. в пенитенциарной системе советского государства 1939-1953 // Отечественная история. 2005. №6;Кузьминых А. Л. Военнопленные специалисты на спецобъектах МВД СССР //Сб. тр. участников III Межвузовской конф. молодых ученых. Череповец, 2002; Пянкевич   В.   Л.   Репарации   и   труд   военнопленных   как   источник восстановления экономики СССР после Второй мировой войны: Вопросы историографии. СПб., 1999; Сидоров С. Г. Использование труда военнопленных в СССР на строительстве автомобильных дорог. 1945—1949 гг. // Вести. ВолГУ. Сер. 3. Экономика, экология. 1998. Вып. 3; 37; Его же. Использование военнопленных в угольной промышленности СССР в 1941—1949 гг. // Экономическая история России: проблемы, поиски, решения. Ежегодник. Вып. 1. Волгоград, 1999.

[5] Маркушина С. В. Работа эвакогоспиталей и спецгоспиталей в Вольске в 1941-1945 // Саратовский край в ВОВ 1941-1945. Саратов. 2005.

[6] Россией немец Ганс Шютц восхищается с конца второй мировой войны // Саратов: столица Поволжья. 14. 09. 2004.

[7] Борисова Т. Ангел-хранитель – рядом… как в бывшем враге видели человека // Саратовские вести. № 172. 16 мая. 2005.

[8] Перепелкин А. В память об Аткарске // Аткарский Уездъ. № 12 (399). 19 марта 2008.

[9] Крамер, Д. История одного плена. М., 2003.

[10] Энциклопедия Саратовского края (в очерках, фактах, событиях, лицах). Саратов, 2002. С. 290.

[11] Шютц Ганс А. Расскажи им… Воспомин. Немецкого военнопленного. Саратов, 2002.

[12] Военнопленные в СССР 1939-1956. под. ред. Загорулько. М, 2000.

[13] http://hans-martin-komponist.blogspot.com/search/label/Atkarsk от 7.02.09.

[14] http://hans-martin-komponist.blogspot.com/search/label/Atkarsker%20Weihnachtskantate от 7.02.09.

[15] http://www.gedenktafel-infoportal.de/forum/index.php?topic=3258.0 от 7.02.09

[16] Предложение к приказу НКВД СССР №00398 о выводе военнопленных из лагерей и приемных пунктов прифронтовой полосы от 1.03.1943г.// Военнопленные в СССР 1939-1956. под. ред. Загорулько. М, 2000. С. 103.

[17] Там же. С. 103.

[18] Справка…// Родина. 1995. № 7. С. 72-73.

[19] Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 99.

[20] Шютц Ганс А. Расскажи им… Воспомин. Немецкого военнопленного. Саратов, 2002. 276 с.

[21] Там же. С. 78 – 80; 87-88.

[22] Там же. С. 90.

[23] Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 400.

[24] Данные о нормах продовольственного снабжения См.: Приказ МВД СССР № 0751с // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 427-432.

[25] Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 105-106. о том же

[26] Перевод с немецкого цит. по: Букин С. С. Немецкие военнопленные о жизни в России… С. 260.

[27] «Передо мной стояла одна задача - … выжить» // Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 100.

[28] Именно так описывает Шютц повседневное питание в лагере. Интересен контраст между нормой питания, указанной в приказе МВД (сноска 26) и тем, как реально обстояли дела с питанием. Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 87-88, 90, 100-101.

[29] Там же. С. 101.

[30] Там же. С. 102.

[31] Докладная записка Т. Ф. Филиппова В. В. Чернышову о мероприятиях в связи с необходимостью освобождения школьных зданий… 27 авг 1948 г. // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 329.

[32] Воспоминания Перерезовой Р. В. Цит. по Маркушина С. В. Работа эвакогоспиталей и спецгоспиталей в Вольске в 1941 – 1949 гг. // Саратовский край в ВОВ 1941-1945. Саратов, 2005. С. 135.

[33] Безбородова И. В. Иностранные военнопленные и интернированные в СССР: из истории деятельности Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД СССР в послевоенный период (1944-1953) // Отечественная история. 1997, №5, С. 166; Шютц, Ганс А. Указ. соч. С. 85.

[34] Интервью с Д. Крамером // «Русский плен», фильм Светланы Сорокиной.

[35] Там же.

[36] Воспоминания Ханса Мартина об этих событиях опубликованы на сайте http://hans-martin-komponist.blogspot.com/search/label/Atkarsker%20Weihnachtskantate от 7.02.09.

[37] Перепелкин А. В память об Аткарске // Аткарский Уездъ. № 12 (399). 19 марта 2008.

[38] См. оригинал на немецком языке: http://www.gedenktafel-infoportal.de/forum/index.php?topic=3258.0 от 7.02.09

[39] Там же.

[40] См.: Приказ МВД СССР № 0751с // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 427-432.

[41] Справка о смертности военнопленных от 2 марта 1945г. // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 105.

[42] Справка М. С. Кривенко на имя Л. П. Берии о количестве рабочей силы из числа военнопленных мобилизованных и арестованных немцев, распределенных по предприятиям промышленных наркоматов // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 603 – 609.

[43] Кузнецова Н. В. Восстановление и развитие экономики Нижнего Поволжья в послевоенные годы (1945-1953). Волгоград. 2002. С. 44.

[44] Там же. С. 44.

[45] См.:Колеров М. Военнопленные в системе принудительного труда в СССР (1945-1950) // Отечественные записки. 2003. №3(12).

[46] Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 75; 90.

[47] Приказ НКВД СССР №0172 об организации вспомогательных команд в лагерях НКВД для военнопленных от 27 июня 1945 г. // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 211.

[48] Шютц Ганс А. Указ. соч.

[49] См. напр.: ГАНИСО. Ф. 43. Оп.1. Д. 445. Л. 99-100.

[50] Кузнецова Н. В. Указ. соч. С. 31.

[51] ГАНИСО. Ф. 43. Оп.1. Д. 445. Л. 70.

[52] ГАНИСО. Ф. 43. Оп.1. Д. 445. Л. 99.

[53] Кузнецова Н. В. Указ. соч. С. 44.

[54] Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 666.

[55] Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 83.

[56] Борисова Т. Указ. соч. С. 3.

[57] Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 101-102.

[58] Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 822.

[59] Докладная записка С. Н. Круглова И. В. Сталину, В. М. Молотову, Л. П. Берии, М. А. Суслову об итогах политической работы по обеспечению репатриации военнопленных австрийцев. 17. 02. 1948. // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 860-861.

[60] Приложение к приказу МВД СССР № 001078 о репатриации 100 тыс. нетрудоспособных военнопленных немцев. 15 октября 1947. // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 858.

[61] Приложение к директиве МВД СССР № 102 от 1947 // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 841.

[62]Приказ МВД СССР № 001078 о репатриации 100 тыс. нетрудоспособных военнопленных немцев. 15 октября 1947. // Военнопленные в СССР 1939-1956... С. 855-856.

[63] Букин С. С. Указ. соч. С. 260.

[64] Цит. по: Букин С. С. Указ. соч. С. 260.

[65] Там же. С. 261.

[66] Борисова Т. Указ. соч. С. 3.

[67] Шютц Ганс А. Указ. соч. С. 89.

[68] Интервью с Д. Крамером // «Русский плен», фильм Светланы Сорокиной.

[69] Там же.

[70] Интервью с Д. Крамером // «Русский плен», фильм Светланы Сорокиной.

• Русское краеведение